АЖУРНАЯ ЛИРИКА Алексей БОРЫЧЕВ
Уснувшая тишина
Порабощение
Кем созданы спирали метафизик,
Опутавшие истины панно?
И мирозданье всё - под властью мистик,
Чьей дикой волей порабощено?
Какие силы, действия и тайны
Сокрыты в столь лихом потоке дней?
И где для нас - закон, а где - случайность?
И почему мы - лишь игра теней?
Предметы, порождающие тени,
На поле бытия бросают нас,
И времени незримое свеченье
Нам освещает истины алмаз.
Но мы слепей кротов, и наши мысли
Не могут лучик времени поймать,
Покуда не почувствуем те выси,
Откуда к нам нисходит Благодать.
Порочные и низкие стремленья,
Коварно овладевшие душой,
Лишают нас предчувствий и прозрений,
Стирая наши души 'в порошок'.
Вот так поэт, художник или мистик,
Забыв про озарения зерно,
Плетут, плетут спирали метафизик!
И мирозданье порабощено…
О времени
(сонет)
Наш мир - иллюзия, ведь он
Реален только в наших мыслях,
Страстях, эмоциях и числах,
Определяющих закон,
Где аниону - катион
Дан в соответствие. Их жизни
Выстраивают механизмы,
Которыми и сохранён
Наш мир. Его существованье -
В невыполнимости слиянья
Двух антиподов бытия.
И этому помеха - время,
Как невозможность расширенья
Земного - в горние края.
Ограничение восприятий
(сонет)
Услугой скрытности времён
От сердца, разума и зренья
Трёхосный мир и сохранён!
И, если будут нам прозренья
Заметить времени закон,
Аннигилируем творенье
Бытья трёхмерного. - Легко
Миры всех высших измерений
Исчезнут, скручиваясь в ноль,
Когда почувствуем их нормы,
Подобно времени. Юдоль
Темна земная, но бесспорно:
Ограниченьем восприятий
Оберегает нас Создатель!
Остановка…
Остановка!.. платформа: «Детство»! -
Голоса… голоса… голоса…
И куда же от счастья деться,
Когда взгляд летит в небеса!
Остановка!.. платформа: «Зрелость»!
Тишина. Тишина. Тишина…
Обнаглевшая озверелость!
Оголённая боль – сильна!
Остановка!.. платформа: «Старость?..»
Я – с тобою. Ты – не со мной!
Остаётся… увы… усталость.
Оставляю покой земной.
Остановка!.. платформа: «ТРАУР»! –
Оглянулся: всё - позади!
Приближается «скорый» справа.
Останавливается… в груди.
Связи
Молчанием простужены и мысли, и мечты,
Копается в копилке бытия старуха-память.
Но образы прошедшего, забытые почти,
Являются туманными июльскими ночами
Скрипящим звуком старых половиц,
Мерцанием зарниц…
…Пространство не напомнит о свободе никогда,
Покуда клетка времени крепка, и не пустует
Событьями, при этом невозможно передать,
Что кроется за тайным, посекундным, тихим стуком
Хронометра, квантующего дни
Периодом одним.
Меняет постоянные небесный часовой,
И с ними корректируются время и пространство,
Галактики смещаются, и серою совой
Туманность между звёздами пытается пробраться…
Меняемый невидимой рукой,
Период стал – другой!
Однако ослабляются спирали мыслеформ,
Закрученные в дальние эн-мерные пределы,
И снова уменьшается квантованный простор,
Случайному событью покоряясь то и дело,
И время – непрерывно, и опять
Пора воссоздавать
Другие, переполненные зыбкостью миры,
Похожие на призраки, меняющие свойства,
Гармонией исполнены они лишь до поры,
Пока не поменяется закон мироустройства,
И сын опередит отца и мать –
В стремленье умирать.
Когда неприводимо бытие к небытию,
Пульсирует на тайне отношений их к сознанью
Неявное – чему определений не дают,
Не в силах отказаться от абстракций мирозданья…
То – иррациональное звено,
Которым скреплено
Единство ощущения первичной пустоты,
Сквозящей из космического хаоса наитий,
И знанья, нам знакомого, как клиру монастырь. –
Сцепляются звеном причины, следствия, событья.
И мыслей отрешённых череда –
Им скована всегда!
Прогулка
Настоящего нет. Обручаясь с прошлым,
Я ступаю по старой, сгоревшей роще,
И вдыхаю событий грядущих запах,
Позабыв в темноте, где восток, где запад.
Впереди огоньками болота блещут,
Открывая, насколько первичны вещи:
Травы, мох, небеса, осины…
В лихорадке туманов дрожат трясины.
Как стрелой, я пронзён уходящим летом,
И луна острие заостряет светом.
Понимаю – былые событья всё же
Мне больнее сегодняшних и… дороже.
В этом мире и звёздный покой не вечен.
Каждый зверя числом навсегда отмечен,
Потому что всегда на него делимы
Все просторы, и жизни людей, и длины
Тех предметов, которых никто не знает,
Не помеха незнанье (иль новизна их),
И, квантуемы мыслью, события, даты
На века на кресте бытия распяты!
…Как сгоревшая в прошлом когда-то роща,
Никогда о пожаре былом не ропщет,
Дым рассеяв по воздуху в тех пределах,
Где душа никогда не покинет тело,
Так и я в настоящем – грядущим связан,
О прошедшем своём позабыть обязан,
Доверяя реальность какой-то точке,
Словно та до вселенной разбухнет точно.
...Настоящего нет! И в сознанье пусто.
Старой мухой под снегом уснуло чувство.
Я, в былом проживая, творю законы,
От нелепых картин отличив иконы.
Захожу в позабытую сном сторожку,
Тихо дверь открываю в ней. Осторожно
Зажигаю в киоте огонь лампады,
Понимая, что большего и не надо…
Подвал
Никакого намёка мне никто не давал
На простое сравненье: время – это подвал.
Не скользящая лента неудач и потерь,
На которой – и «завтра», и «вчера», и «теперь» –
Словно кадры на плёнке чередой пронеслись
Через кинопроектор под названием жизнь,
Не предмета над тенью превосходство, и не
Вертикали над плоским превосходство вдвойне,
Не блестящие грани многомерных пространств,
Не побед над случайным неизменная страсть…
Время – это лишь погреб, на полу в нём лежат:
Кукла детская, компас… и какой-то ушат,
Два набора для шахмат, и один – домино,
Мячик, детский конструктор, и билетик в кино…
И ещё – в виде пыли – мысли, мысли одни…
Мне их жалко, поскольку позабыты они,
Или вовсе их нет там? да и быть не должно?
Ведь в подвале хранится, что хотелось мне, но
Не сбылось, не случилось… Даже в памяти нет!
Время это ещё и – в неизбежность билет…
Но, минуя сознанье, пролетают года,
Оседают в подвале,
не оставив следа
На окраине тихой, где стоит некий дом,
На стенах и на крыше, да и в доме самом.
Красное, белое, чёрное…
Красное, белое, чёрное
Мне угрожало во мгле.
Петли фортуны кручёные –
На небесах, на Земле
Тонкой иголкою времени
Из неудач и потерь
Связаны,
Свиты,
Промерены…
Тем измереньям – поверь!
Красная нитка, вплетённая
Злобой и болью в узор,
Душу тревожит лептонами
Страхов, сомнений и ссор!
Белая нить извивается
Змеем случайностей. Так –
Цепью проблем обращается
Малый, незримый пустяк.
…Если кровавою раною –
Солнце на небе с утра –
То сплетены со старанием
Чёрные нити утрат!
Мне б перевить с ними - синие,
Жёлто-зелёные. Но
Нет их! Тревожные линии
Вижу на этом «панно»
Только отдельные локоны
Синей надежды-мечты
Изредка радуют око мне.
Их и не видно почти…
Осеннее кружево
Серебряным туманом усыпляющих дождей
Отвергнуто сияние растаявшего лета.
И в ритмике судьбы обозначается спондей
Фальшивой нотой радости осеннего куплета.
Слагает время нудную и злую пастораль
Из дней дождливой осени, все стили перепутав.
И снова мысли светлые закручены в спираль
И снова в душу втиснуты случайному кому-то.
На пыльном поле памяти гуляет пустота.
Пугливо одиночество по памяти гуляет.
Я знаю – ничего не происходит просто так.
А то, что происходит, обращается нулями.
Пока ещё сентябрь… пока безумно верит он,
Что осень не отдаст его как золото лесное
Всесильному и строгому хранителю времён
В обмен на исполнение желанья стать весною.
Стремлением к удаче разбивается кристалл
Осенней безысходности – на колкие осколки,
Которые кромсают неподатливый металл
Бездушия, безверия, ах, сколько его… сколько!
По сумеркам, по сумраку рассеется сентябрь
И пламенем холодным догорит в закатном небе.
На озере темнеющем в расставленных сетях
Крылом забьётся истово пугливый белый лебедь.
Я приду к тебе лесной дорогою…
Подражание Ф. Сологубу
Я приду к тебе лесной дорогою,
Оглушаем ночью злыми лунями,
На кресте рукой венок потрогаю,
Набирая силы в полнолуние…
И луна скорбит тоской высокою,
И молчат печально ели старые.
И огнём болотным над осокою
К небесам летит душа усталая.
Мы с тобой томились в заточении
На Земле, тугим бессмертьем связаны,
Но познал я грешное учение,
И слова заклятий были сказаны.
Загорелась ты печалью жгучею
И, ко мне влекома злою силою,
Похотливой жаждою измучена,
Успокоена была могилою.
Я стою на этом старом кладбище
И припоминаю наше прошлое,
Как с тобою собирали ландыши
И берёзовой гуляли рощею.
На листе печали светлой…
На листе печали светлой
Переменою стихий –
От тепла
К дождю и ветру –
Набросаю я стихи.
Но печаль моя темнеет
От осенней пустоты,
И тускнеют вместе с нею
И надежды, и мечты.
Я зачёркиваю осень
Волей памяти своей,
Потому что сердце просит
Изумрудов летних дней.
Потому что одиночеств
Мне опять не сосчитать…
Потому что злые ночи
В сердце целятся опять!
Потому что, ускользая
По тропе лихих секунд,
Дни светящегося мая
Нити счастья отсекут,
И покатится клубочек
Золотого бытия
Снова где-то между строчек,
И куда – не знаю я!
Свет ноября
Отражённый стеною скучающих дней
И пропитанный дрожью иных измерений,
Горний свет ноября – ты, как память, во мне
Сфокусирован зеркалом ярких мгновений.
Угасанье твоё – не прошедшего тьма
И не сумрак грядущего времени злого.
Просто скоро на окнах узором зима…
Просто кем-то забыто заветное слово…
На устах тишина, и на сердце – вина.
Золотая обитель давно опустела.
Бесконечность, и та – бесконечно одна.
Для другой – декабри расставляют пределы.
Переменными огнями…
Переменными огнями
Освещая грани дня,
Сквозь томленье между снами
Время смотрит на меня.
То волненьем, то покоем,
То печалью поглядит,
То смешливое такое,
То сурово, как бандит.
Улыбается, прищурясь
Заоконной тишиной…
Я окно перекрещу, раз
Там мерцает мир иной,
И с небес его – прозренья
Падает метеорит,
И светящееся время
С ним о чём-то говорит.
В тебе одной – основа жизни…
В тебе одной – основа жизни
И ты одна – венец всему.
Слагая гимны сатанизму,
Его рассеваешь тьму.
Когда ты чёрное рисуешь,
Я вижу белые лучи.
Речей, произносимых всуе,
Не бьют холодные ключи.
Но страсть моя – твои печали.
А страсть твоя – моя тоска…
Мы часто днём с тобой молчали.
Нам так обоим тьма близка!..
На утлой шхуне ожиданий
Уплыли в край иной весны,
Не замечая расстояний,
Туда, где властвовали сны,
Где радость бликами пылала
В лучах иного бытия,
И там взошла, алее лала,
Заря рассветная твоя.
Мысли
Не обратится вода в вино, а солнце в темень.
След поцелуя отцвёл давно – замерло время.
На бархатистых ресницах звёзд тают столетья
И упрощают любой вопрос до междометья….
В глянцевых снах неземных пространств мягкие тени
Судеб ложатся тоской на страх – так на колени,
Тихо мурлыча, покой храня, кошка ложится.
Жизнь, это можно понять-принять, вовсе не птица…
Стынет небесных загадок ртуть между созвездий,
Бабочкой летней стремясь прильнуть к миру соцветий.
Полнится тайной, едва дыша, звёздная млечность.
И ни забыться, ни сделать шаг, и ни отвлечься –
В дольних пределах не можем мы, волей рассудка
Втиснуты в стены вербальной тьмы, горестно-жуткой.
Тихой толпою немых теней – прошлого знаки
Явью забытых осколков дней бродят во мраке,
Где почему-то со всех сторон – тусклая память –
Не забирает их в свой полон, но и оставить
В тесных покоях земного сна – тоже боится.
Жизнь (нелегко так порой познать) вовсе не птица.
Мало пустот в бытии земном. Не развернуться.
Что – пять стагнаций – мне всё равно! …что революций…
Кроме прохладной струи времён – нечем напиться
Духу, принявшему явь за сон. Стёрты границы
Между мирами, где я и ты – вечный двойник мой,
Где перспективы судеб пусты, некою сигмой
Обозначается то, чего слухом и зреньем
Нам не постигнуть, и нет его – нет озаренья!
Там, далеко, где не быть – нельзя, прошлое наше,
Памяти скользкой тропой скользя, - сколько я нажил
И потерял – мне покажет, но… после подсчёта
Ясно, что плохо: не всем дано – по звездочёту!
Песня Ольге О.
Лети ко мне в Москву, приветствуя удачу.
Подарками судеб мы все обделены.
Иначе – пустота, томление – иначе.
Лови момент, пока мы оба влюблены.
Я проведу тебя пустынными дворами,
Минуя тех о ком, забыл уже давно.
И тихо будет плыть над нашими мирами
Блистающий декабрь, где быть с тобой дано.
По тропам бытия блуждая терпеливо
Толпою серых дней, мы выйдем на простор,
В котором места нет событьям несчастливым,
В котором ты и я – бездушию укор.
Я знаю – ты поймёшь, я знаю – не осудишь
Желание моё, представшее твоим,
И ты придёшь ко мне, и ты моёю будешь,
Неважно – год иль час – отведено двоим.
Я просто прикоснусь прохладой серой улиц
К тебе, к твоей душе, осознавая что
С тобою вместе мы одной любви коснулись,
Которой заменить не может даже сто!
Ты слышишь! Приезжай. И всё у нас случится
Всё будет как во снах, но только наяву.
Минуя прошлых дней унылые границы,
Лети ко мне в Москву.
Лети ко мне в Москву…
Облучи наготою своею меня…
Облучи наготою своею меня,
Ничего не стыдясь, ничего не тая,
Дикой похотью в бездну безумно маня,
Где кончается дольний предел бытия.
Где секунды текут, упиваясь грехом,
Где кончается совесть и царствует власть,
Где луна раскачалась на туче верхом,
Где приятней не быть, а, скорее, пропасть.
Облучи наготою своею меня.
Пусть смеётся от зависти глупая ночь.
Напои меня влагой, хмельнее огня,
Чтобы не был я в силах порок превозмочь.
Отдавая себя, напитай тишину
Ослепительной болью, отчаянной тьмой,
Оставаясь у грешного чувства в плену,
Говори: «Навсегда я твоя, милый мой!
Я с тобою готова, готова на всё,
Я забыла про прежний блистающий мир…
Это было – мираж, так похожий на сон.
Загорелся иными огнями эфир».
Распускаясь бутоном рассветной зари,
Открывая себя, отдавая себя,
Подари наготу, наготой одари,
Дикой похотью властную волю губя.
Наверное, так!..
Моя жизнь никому не нужна.
И не греет померкшая память.
Тишина надо мной. Тишина…
Обращается в скорбную заметь.
Никогда и нигде и ни в чём
Не почувствую больше живого.
Не согреться весенним лучом.
Не оттаять сочувственным словом.
Никого мне не надо теперь,
Да и сам никому я не нужен.
Пусть ворвётся в открытую дверь
Очумевшая зимняя стужа.
Пусть напомнит она о тепле,
Что когда-то меня согревало,
О любви, о весне, о тебе
И о том, что всё это пропало.
А когда прекратится метель
И снега заблистают рассветом,
Упаду навсегда в их постель.
И никто не узнает об этом.
На сквозняках запретных чувств
Лови полночных мотыльков
В сачок луны, не забывая,
Что где-то очень далеко
Ещё горит звезда живая,
Ещё поёт лучами даль,
Где обратима бесконечность,
И на губах горчит миндаль
Простого слова «человечность».
На сквозняках запретных чувств
Легко – ты знаешь – простудиться,
И я одной тобой лечусь,
Глотая пламя, как водицу.
И в небеса твои иду,
За облака держась неловко,
И – то срываюсь, на беду,
То – обретаю вновь сноровку...
Пускай летучи декабри,
И под крылом уносят время, –
На снежных птиц ты не смотри,
Лети по лучику мгновенья!
Крылами тьмы взмахнула полночь…
Крылами тьмы взмахнула полночь,
И звёздный снег – печаль небес –
Своими чарами наполнил
Подлунный, сладко спящий лес.
Меж ним и звёздами кружилась
Воспоминаньем о тебе
Творцом дарованная милость
Моей безвыходной судьбе.
Срезая грани расстояний,
Нас разделявших, лунный луч
Осколком долгих ожиданий
Вцепился, яростен, колюч
В сырую темень зимней чащи,
Где каменела тишина,
А в небе отзвуком лучащим
Блестела полная луна.
И на снегу забытой сказкой
О двух расставшихся сердцах
Сияли блики, и бесстрастно
Огнями лёд мечты мерцал.
И мысли с чувствами сплетались
В единый образный клубок…
Пусть то, что есть – такая малость!
Но омут прошлого – глубок!
Над тайнами встреч…
Над тайнами встреч с позабытым собой
Восходит цветущая памятью тьма
И тихо трубит в поднебесный гобой,
Взобравшись на мачту мороза, зима,
Озвучив покой голубой…
О лезвие холода точит ножи
Седая, во снах отражённая, грусть.
Но мир мой пред нею давно не дрожит,
Повадки её разучив наизусть
По книге с названием жизнь.
В полотна времён зашивая простор,
Усталая мысль каменеет, она
Легко погружается в некий раствор
Облатки истомы в кипении сна
И гаснет сознанья костёр.
И близкое с дальним, сливаясь в одно
В зрачке ледяном остроглазой луны,
В иные миры открывают окно,
Где время, пространство не разделены
Законов высокой стеной.
Где точным лекалом провидческих дней
Очерчена горних высот кривизна.
Бессмертие птицей кружится над ней,
И бабочкой бьётся под ней новизна
Забытых, но верных идей.
Восходя к декабрю…
От пасмурных дней восходя к декабрю,
Мой мир обживает цветные чертоги,
Жасминовой дымкой окутав зарю,
Былое упрятав в небесные тоги.
Обитель моя и пуста, и чиста,
И сотнями радуг под нею смеётся
Вобравшая мудрость веков высота,
Зарницей мигая закатному солнцу…
Ты шепчешь мне что-то, ты молишь: «скажи,
Узнаю тебя ли в сиянии истин,
Где в прятки играют с мечтой миражи,
Где воздухом тайны пропитаны мысли?»
Молчи!.. и певучих лучей не спугни
Бездонной, как пропасть, словесною тьмою…
Пылают над вечной печалью огни,
Чтоб розы в снегу расцветали зимою.
Ты слышишь…
Ты слышишь, как память прощает себе
Возможность обратного хода времён,
Когда утомлённый в усердной мольбе
К безумью –
рассудок собой полонён.
Ты видишь: разлука, мечтою пьяна,
Блуждает раскаяньем грустных сердец
По тропам, которыми бродит весна,
Надев из лучистых событий венец.
Ты чувствуешь, время тебя предаёт,
И ты каменеешь в трясине секунд,
Забыв бесконечный, беспечный полёт
В какой-то всю жизнь ожидаемый пункт!..
На лютне луны отыграв, небеса
Пролили звезды золотую печаль
На утренних влажных лесов голоса.
Ты веришь - прошедшего стало не жаль!
Гуляет лучами рассветный восток
По кладбищу утром уснувших теней…
Гляди же: любви расцветает цветок
На поле поющих о будущем дней.
Гляди же, гляди, наполняется высь
Ответом на твой постоянный вопрос:
Зачем обретает бессилие мысль,
Когда обжигается пламенем слёз?
Оттенки
Ловец хрустальных состояний,
Не кратных тридцати семи!
Поймай пятнадцать расставаний,
А на шестнадцатом — пойми,
Что обретенья и потери
Взаимно отображены
То многоцветностью истерик,
То белым тоном тишины.
Когда в пыли истертой ночи
К нам страх врывается, как тать,
То все оттенки одиночеств
По пальцам не пересчитать,
И опрокинутое завтра
В еще глубокое вчера
Чернильной каплею азарта
Стекает с кончика пера.
Белою мглой вызревает простор…
Белою мглой вызревает простор,
Где оживает погибшее прошлое,
Где прорастает в него настороженно
Вечных потерь ядовитый росток.
Время густеет во мгле одиночества
И замирает в ладонях разлук…
Предощущая безвыходный круг
И постоянные злые пророчества, –
Некто является в дымке чудес
Из лабиринта тоски, неизбежности,
В знаках судеб исправляя погрешности –
Малую, скромную данность небес.
И, по-другому сшивая мгновения,
Он понижает предел пустоты,
Где позабытые бродят мечты
По ледниковым дорогам забвения.
И был этот день…
И был этот день… и земля …и звезда.
По рельсам осенним неслись поезда,
По лунным блистающим нитям,
По мгле, по судьбе, по событьям…
И кто-то стоял, разливая вино
По тёмным бокалам и глядя в окно,
Где олово дня остывало,
Темнея лилово и ало.
И, спички тревог зажигая во тьме,
В осенней кисельно текущей сурьме,
Блуждали пространство и время,
Как гости иных измерений.
А кто-то стоял у окна и курил,
Допив из бокалов остатки зари,
И слышал, как тихо шептались
Пространство и время-скиталец.
И слышал гудки неземных поездов,
И осень ему показалась звездой,
По небу летящей на север,
Где ветер бессмертье посеял…
Вода этой полночи...
Вода этой полночи слишком чиста,
Чтоб в землю пролиться.
На вытканных звёздами синих холстах
Весёлые лица.
А полночь другая – темна и грустна,
И чёрной водою
Омоет просторы, где в утренних снах
Заблещешь звездою.
Две разные полночи – выстрелы дней
По звёздным мишеням…
Иди в черноту и пребудь же смелей
В принятье решений.
Пока чернота из одной черноты
В другую струится,
Ты полночи первой попробуй воды,
Успей насладиться.
Предчувствие декабря
Земля поворачивает на зиму.
Прошит лихорадкой осенний воздух.
И время в густых ледяных сединах
Глотает рябинных закатов гроздья.
Ночами деревья в оковах чёрных
Блуждают по зябкой осенней хляби…
А утром, снегами позолочёны,
Стоят, изумлённо на небо глядя.
Ведь там, в вышине, по утрам так звонко
Лучами звучит на востоке солнце,
Что будто проснулся, открыл глазёнки
Декабрь – и над серостью дней смеётся
Молчаньем лесов, как хрусталь, прозрачных,
Ветрами, поющими жгучесть неба.
Восторгом, кричащим, неоднозначным,
Растущим в предчувствии льда и снега.
На ладони у зимнего края
Отражая в стекле расстояний
Золотисто-берёзовый день,
Темноокая осень поманит
В полудрёмную сонную лень.
В этой лени потонут событья,
Разомлеет под солнцем душа,
Если в полдень в лесную обитель
Я войду, синевою дыша.
Будет время сквозь сердце струиться
Родниковой печалью небес.
Пролистает покоя страницы
Предо мной берендеевский лес.
Между елей лучами играя,
Синеглаза, прозрачна, ясна –
На ладони у зимнего края –
Будет гулко стоять тишина.
И с небес полетят парашюты.
Сколь неистов он, снежный десант!..
Я ловлю неземные минуты!
Я творю на Земле чудеса!
Потому что, ну, как же не чудо –
В полыхании снежных огней –
Прошлый мир, что к грядущему чуток,
Замечать с каждым мигом ясней!
И предсказывать новые сроки,
И вести за собою судьбу,
И слагать родниковые строки,
Позабыв все земные табу!
Ежата зимы
Ежата зимы – тонкоиглые бесы – сбежались на праздник снегов.
В трясины, в низины, в кромешную небыль, в стоячие воды болот.
И машут огнями и пляшут тенями, выходят из всех берегов.
Высоко летают, и скачут и лают, ломая декабрьский лёд.
Болота блуждают слепыми кругами над силой своей немоты,
И мышью простор убегает под камень, змеиные звёзды кружат.
Меж кочек шипящих – от злого круженья вскипают оконца воды.
И чёрная плазма болотистой жижи, пугая, съедает ежат.
Они, погибая, всё-всё понимают, и плачут и стонут, вопят.
Но звёзды болот, их змеиные жала – под жижей – растут и растут.
И время кукожится, будто бы стая забытых осенних опят,
Для праздника снега ежам не оставив хоть пару никчемных минут.
Главное слово
Взойди на бессмертие звёздных высот,
Испей галактический плазменный сок,
Играя пространствами лихо.
Но вёсны земные ты не позабудь.
Сумей, рассчитай к отошедшему путь –
К былому сияющий выход.
Пусть снова качнётся тот солнечный день,
В котором бродила смешливая лень
Забытого юного детства.
Пусть зяблик споёт, и в полуденный зной
Ты снова надышишься спелой сосной
И елями, что по соседству…
И сколько бы в горних мирах не горел
Звездою твой дух, вне присутствия тел,
Ты осень припомни земную.
Припомни цветные её паруса,
Себя, не познавшего те небеса,
Что звали в предметность иную.
Припомни хрустящие льдом вечера
И зимы, текущие влагой с пера,
Ложащиеся на бумагу
Забытой рифмованной злою тоской,
Когда – ни прозрений, ни славы мирской –
Былую припомни отвагу!
Вселенную новую духом создай,
Неважно – то будет ли ад, или рай,
Но главное, чтобы звучали
В ней осени тихий протяжный гобой,
Свирели весны… то, что было судьбой,
Земною, как в самом начале,
Когда не грустили твои времена,
Печалей не знал ты ещё имена,
И было так ярко лилово
Подснежники первой любви собирать
И чувствовать, как наступает пора
Созревшего главного слова!
Осенний яд
Кто сказал, что шипение осени –
Это навий дымящийся яд,
Принесённый уснувшими осами,
Что не могут вернуться назад
И вонзиться укусами в плотное
Тело ясного летнего дня,
Пробуждая дыханье болотное,
Колокольцами влаги звеня?..
Кто сказал?.. Но глухое молчание
Оглушило меня, отняло
Чувства, мысли, и даже отчаянье
Обратило в предельное зло.
Потому что так много молчащего
Ядом осени поздней шипит,
И оса моего настоящего
Жалит сердце, а вовсе не спит!
Звёзды в лужах отражались…
Звёзды в лужах отражались.
Воскресала тишина.
Истлевал ночной золою
Остывающий ноябрь.
И тяжёлой кровью леса
Наливались небеса,
Растворяя, поглощая
Красный камень летних дней.
Вновь отшельники бродили
По знобящей тьме зимы,
Вновь полуночною дрожью
Содрогалась немота.
И снегов густые пчёлы
Проносились над землёй
И чертили белой грусти
Наболевшие слова:
Снежно. Холодно. Пустынно...
Небеса. Рассвет. Леса…
В каждом лучике былого –
Бабочка того, что будет.
В каждой темени остывшей –
Пепел летнего тепла.
Пустоты
Январь. Зима. Мороз. Но кроме
Упавшей с неба пустоты,
Что ранит прошлое до крови,
Нет ничего, чтоб я и ты
Могли на арфах дней морозных
Единой музыкой звучать,
Развеяв песнь прозрений грозных,
Как тьму – горящая свеча.
Пусть пустота морозно блещет
Кинжалом снежно-ледяным, –
В том блеске холодно-зловещем,
Ты слышишь, нам звучать двоим!
Пусть прошлое мертво, но всё же,
Пока пустоты есть в судьбе, –
Тебя во мне не уничтожить,
Как, впрочем, и меня в тебе!
В мае на болоте
Стрекозами пронизано пространство.
Мерцающая ртуть живого дня
Покоем истекает на меня,
При этом угасая беспристрастно!
Безумие болотной пестроты,
Дыша полдневным солнцем, паром, жаром,
Вдруг оборачивается шаром
Сияющей шипящей духоты.
Меж топким одиночеством и мной
Видны уже, как трещины, зазоры.
И бегают по ним страстей курсоры,
Ведомые вернувшейся весной,
Которая стоит, но смотрит так,
Что закипают сонные болота,
Где я брожу, святая простота,
С фаянса дней счищая позолоту!
Кремовые дни
Зимний день бывает винным,
Если солнце в пьяной дымке
Улыбается сквозь ветки,
И спокойно, и хмельно!
И зеркальным он бывает,
Если солнце блещет светом
Белым,
Словно отражая
И леса, и небеса!
А когда в пылинках снежных,
Алых, синих, жёлтых небо,
И поэтому похоже
На густой и сладкий крем,
То и день бывает кремов,
И тогда порой охота,
Тыча пальцем в это небо,
Крем попробовать с небес!
Стрекочет день…
Стрекочет день. И слишком жарко
В траве лежать, смотреть на небо,
И видеть, как под парусами
Стремится к ночи этот день.
Из ельника ползёт дремота.
Кукует сонная кукушка
Так далеко, что сонной сказкой
Мне кажется всё, что вокруг.
Сверкают искрами стрекозы.
За бугорком ручей лепечет.
Я всё, что было – вспоминаю –
К чему давным-давно привык,
Но тень грядущего видна мне
В слепящем мареве июля.
Она стоит, как изваянье,
И заслоняет мир былой.
Забвение
Моё забвение живёт во вздохах тягостных трясин,
В шептанье тихих камышей, в могильно-дягильной отраве.
Закатной сталью времена стекают по стволам осин
Во мхи, на кочки, в тростники в туманно-голубой оправе.
И – слышу – ты ко мне идёшь, минуя сутолоку дней,
Сквозь тихий шёпот камышей, по острой кромке дня и ночи,
Из края прошлых снов моих, где мир на счастье не бедней,
И где в скрещенье двух лучей нам было – помню – сладко очень!
И ты смелее, чем тогда… и ты прекраснее, милей,
Чем было там, когда лучи – и твой, и мой – для нас скрестились...
Сплетая радости венок, нежнее всех земных лилей,
Идёшь в простор моих скорбей, как чья-то власть, как чья-то милость!
Но тут забвенье восстаёт стеной холодною – до звёзд,
И вновь стремится в сердце мне тревога чёрной росомахой.
Мерцает прошлого река. Я прохожу над нею мост.
Ты, стоя за спиной моей, ссыпаешься в болото прахом...
И гулко зреет пустота в моей слабеющей душе,
И абрис прошлого и ты – тускнеют в ярком лунном свете,
В ночных болотных миражах. Смотрю – и нет тебя уже.
Лишь завывает в валунах, подобно волку, хищный ветер.
Полдень
Памяти мерцанье. Летних дней изгиб.
Солнечные вазы полнятся покоем.
Тянутся минуты, что годам близки,
Растворяя в полдне бренное, людское.
Полдень суетливый, словно зыбкий уж.
Только не молчит он, а вовсю стрекочет.
Но бегут вприпрыжку через чащу, глушь
Времена босые по тропинке к ночи.
Линии судьбы
До чего же незамкнутость линий
Наших судеб уныла, темна!..
Но, вонзаясь в грядущее клином,
Как волна, пеной брызжет весна.
Открывает все поры предчувствий,
Размыкая забвенья круги.
Испаряется облако грусти,
Как туман от весенней реки.
Заполняет все поры напором
Непокоя сиреневых дней
И водою событий, в которой
Даже белые ночи белей…
И неясные контуры линий
Высветляются этой водой,
Перламутровой, розово-синей,
Замыкаясь незримой скобой.
Облако северных дней
Февраль – это облако северных дней.
Бегут розоватые кони
По снегу, по небу, и нет их смелей
В слепой безрассудной погоне.
Куда их несёт?.. Полыхают огни
За ними – огни голубые.
Из облака сыплются снежные дни,
Как будто цветы золотые.
Как ярок их блеск и оттенки тонки!
Какие в них томные звуки!
Из них и сплетает бессмертье венки
На голову русой разлуки.
В неброской печали сияют леса,
Как блики свечей на иконе.
Блестит ожидания марта слеза
На белой февральской ладони…
А кони бегут, всё бегут и бегут –
К полудням, к рассветам, к закатам,
И слышно на льдистом февральском снегу
Копыт неземное стаккато.
И сад вырастает, и вишня цветёт…
И сад вырастает, и вишня цветёт.
И облако в небе бликует.
Весна начинает привычный виток
Улыбкой, мечтой, поцелуем.
«Не спи, – говорит чей-то голос во тьме,
В предутренней темени майской.
Найти бесконечное в малом сумей,
Сорви же постылые маски –
С тревоги и страхов, что вечной толпой
Бредут по остывшему сердцу,
Как будто лесною глухою тропой,
Хранители зла, иноверцы.
Чего ж ты лежишь? Встань и в сад выходи,
Войди в родниковые сказки,
И страхи уйдут навсегда из груди
И скинут постылые маски:
Что было тревогой – заблещет с небес
Мерцающей яркой звездою,
А что было страхом, живущим в тебе –
То станет живою водою.
Росою предутренней, колкой, как лёд,
Пусть сердце твоё обжигает.
Пока исцеленье к тебе не придёт –
Лечи себя солнцем и маем!»
Но я не поднялся, в окно поглядел:
Какие привычные виды!
Какой невеликий убогий удел –
Быть лентой надежды повитым,
И путаться в ней, и опять не найти –
Ни счастья, ни просто покоя.
Сказал в пустоту: Уходи! Уходи!..
И штору задернул рукою.
Платформа «Яуза»
На платформе «Яуза» нету никого.
На платформе «Яуза» нету ничего.
По перрону прыгает одинокий лист.
Над платформой «Яуза» вечер свеж и чист.
И ни звука-отзвука. Пустота молчит.
Догорают в воздухе поздние лучи.
На платформе »Яуза» будто бы не я.
На платформе «Яуза» тень небытия.
Что же это, Боже мой!.. Где же, где же всё?..
Прокатилось по сердцу злое колесо.
Фонари неяркие. Я стою. Темно.
«Острова Лосиного» чёрное пятно.
И сигналы поезда что-то не слышны.
На платформе «Яуза» – царство тишины.
То, чего не стало здесь – мне сдавило грудь…
От платформы «Яуза» – мой последний путь.
Апрель – полусонный шар…
Апрель - полусонный шар на спящей нити.
Стреляет в него секундами простор.
Хватайте апрель! И с ним туда бегите,
Где будет понятней птичий разговор!
А лопнет... поймайте новый сонный шарик,
И вспыхнет алмазом бесконечный май.
И пламя его – бессмертие подарит
И счастья земного чёрствый каравай!
Теперь я вижу только облака…
Теперь я вижу только облака,
Воздушный горизонт и влагу неба,
А также полусонные века,
Которые, искрясь, как хлопья снега,
В лучах зари мелькают предо мной,
И времени звучит высокий голос.
Покинутый родной предел земной
Так серебрист и тонок, словно волос!
Кружатся в тихом вальсе январи,
И золото тоски моей стекает
С сырых небес, из амфоры зари
Непревзойдённой терпкости токаем!
А подо мной – седая тишина –
Лукаво смотрит добрыми глазами
На мой приют спокойствия и сна,
На вечность под цветными парусами…
В ней свет стоит, пульсируя, живя,
Ни для чего нет даже малой цели…
Так на Земле в сиреневых ветвях
Весною соловей слагает трели.
То не ветер свистит…
То не ветер свистит, то не птица пищит.
Это север струится сквозь сито
Тонкоствольных берёз, и, рисуя мороз,
Через сердце печалью сквозит он.
Умирает февраль, вьюжит снежную даль,
А, когда затихают метели,
То, надув паруса, вдаль плывут небеса, –
В акварельные воды апреля.
Через слякотный март, без компаса и карт,
Уплывают небесные шхуны…
И весёлые дни зажигают огни
И колеблют весенние струны.
Все земные места, как горящий кристалл,
Отражающий сонное время,
Освещают простор, будто спица, остёр –
Он сверкает в иных измереньях…
То не ветер свистит, то не птица пищит.
Это север струится сквозь сито
Тонкоствольных берёз, и от солнечных слёз
Через сердце весною сквозит он.
Слетит неспешно птица...
Слетит неспешно птица,
И время обновится
На маленький желток,
На летний лепесток.
И, замыкая цели,
Сквозя на сквозняках,
Зернистые апрели
Сгорят в моих руках…
И свет стоит, невидим,
И тьма стоит, светла.
Из стен небесных выйдя,
По сердцу ходит мгла,
И тоже замыкает
Просторов провода
С подобием зеркальным,
Сжигающим года.
А время обрастает
Чугунной чешуёй.
Летают птичьи стаи
Над пепельной землёй…
Свет стоит…
Свет стоит. Простору внемля,
Ты идёшь по бирюзе,
Сопрягая небо, Землю,
Отражённые в слезе.
Время пеплом на ладони
Рассыпается, лежит,
И бессмертие – бездонной
Речкой около бежит…
Мой сентябрь
А что за окном?..
Осень крыльями машет.
И ржавые хлопья летят
В ничто, в никуда, в день пропащий вчерашний,
И капает солнечный яд.
Отравлены улицы, сны и деревья
Былое седеет в висках…
Сентябрь – это город покинутый, древний.
Я – помню – себя в нём искал…
И капало солнце, и хлопья летели,
Сгорали во мне времена,
И город подобием звука свирели
Как будто струился в меня.
Струились вокзалы, сплетения улиц,
Дома, небеса, тополя…
Но – кто проживал в нём – уже не вернулись.
Отчаяньем пахла земля...
Камень
Привези мне камень с Валаама,
Небольшой бесформенный гранит,
Тот, что возле старенького храма
Память прошлых дней в себе хранит.
Привези мне камень с Валаама
Из суровых северных земель,
Где волною Ладога упрямо
Лижет скал скупую карамель.
Привези мне камень с Валаама,
Где в простор вливаются века,
Где ясней всего заметна драма
Верных слуг большого кошелька.
Времена приходят, возвращаясь:
В будущем – прошедшее блестит,
В зеркалах событий отражаясь,
В стёклах счастья, горя и обид.
Привези мне камень с Валаама.
Пусть меня оберегает он
От времён грядущего бедлама,
Как берёг он память тех времён.
Поэтам…
(триолет)
Живые поэты – совсем не поэты! –
Успеха и славы делёж.
Какими бы ни были слов пируэты,
Живые поэты – совсем не поэты!
Ведь только в строках – и любовь, и рассветы…
А в мыслях – и зависть, и ложь…
Живые поэты – совсем не поэты! –
Успеха и славы делёж.
Блестело алое стекло…
Блестело алое стекло. Сгорали дымистые сны.
А ты стояла у окна, где пели вешние берёзы.
И день настраивал свирель холодной северной весны.
А по столу бежал жучок строкой смешной нелепой прозы.
Светились прошлые года слезами северных дождей.
Сквозь тучи билась синева, а ты стояла и смотрела
В окно - с шестого этажа - на этих маленьких людей...
На лужи, полные лучей, на свет карельского апреля...
Молчанье – куб. Звучанье – круг…
Молчанье – куб. Звучанье – круг.
Слова – изгнанники из рая.
Земля упругая, сырая.
А воздух – гулок, свеж и крут!
На трёх опорах пустоты
Удержаны и власть, и сила…
А смерть – кристалл, и так красиво,
Когда на нём сверкаешь ты!..
Страстей кудрявых облака
Всю жизнь курчавятся над чащей.
На трёх лучах беды блестящей
Распяты годы и века.
По кругу слов мечты бредут.
Но как же вырваться из круга,
Когда вне круга так упруго
Кубы молчанья восстают!
И смерти дымчатый кристалл,
Что замораживает время,
В двумерном плоском измеренье
Отображать не перестал
Тебя нечёткой запятой
На пожелтевшем послестрочье,
Где места нет остаться точкой
Мне!..
Чёрной
точкою
простой…
Да и не будет ничего!
Без малого – четыре часа.
Кефирный воздух ноября –
Всё это – тень второго раза,
В тебе сгоревшего не зря!
Не зря стучали в небе кони,
Копытом били о зарю…
Слеза на выцветшей иконе
Горит укором ноябрю…
И снежный голос негасимый,
И похоть яхонтова дня –
Всё тонет в полынье лосиной,
Горит тоской её огня!
Звенит струна зимы о звёзды,
И пенной влагою времён
Напоен хлюпающий воздух,
Послушный тьме со всех сторон.
А тьма болезненно похожа
На твой нелепый первый раз,
Что будто обжигает кожу
Её колючий острый час!
Что будто не было второго
И тени не было его.
И нет ни звука и ни слова,
Да и не будет ничего!
Глядя…
Глядя на вспухшие вены июля,
Вижу, как жар циркулирует в них.
Сгустки тепла, что ветра не раздули,
Станут сугробами дней ледяных.
Время усохло от жажды событий –
Бьётся грозою в озёрную гладь…
Ты помяни непокой не испитый,
Нервной строкою измучив тетрадь.
Солнца когтями распороты вены,
Хлещет бурляще-кипящая кровь.
Темень еловая в мареве пены
Хмурит на небо колючую бровь.
Перекликаются бликами травы.
Время о камень пространства звенит.
Воды ночей – то не воды – отравы
В сердце струятся по руслам обид!
Но августейшая гордая стая
Августа дней прилетает сюда.
Книгу спокойствия лето листает,
Глядя в осеннее никуда…
На внутренней подкладке времени…
На внутренней подкладке времени
Я вижу белый шов судьбы,
А в тридесятом измерении
Бастуют злющие рабы.
Чего они хотят - не знаю я.
Горят торфяники, леса...
Ведёт меня тропа (лесная ли?)
В берёзовые небеса.
Потусторонней ежевикою
Осыпаны мои пути,
И беспорядочными бликами
Смеётся прошлое в груди.
Зазвенело в воздухе…
Зазвенело в воздухе. Замелькало в чаще.
Бросило под ноги мне мокрые ключи.
День был – помню – солнечный. Солнечно-хрустящий!
И хрустели по лесам хрупкие лучи.
Замерцала тишина. Замелькала листьями.
По волнам ветров плыла, и молчала так,
Что погибшая весна воскресала мыслями
В рыхлой памяти моей, праздником блестя.
Говорлива и смела, оживала молодость.
На мгновение, на час… Сквозняком берёз
Напоила пустоту, душною от голода,
И приснилась облакам высверками гроз.
Ты чего же, синева, всё такая мутная…
Конь осенний по тебе быстро проскакал,
И поднял седую пыль поздними минутами,
Погрузив в прощальный дым погрустневший зал.
Не хватало...
Ледяной стрелой летящей
По охрипшей тьме времён,
Кристаллического счастья
Он разбил седой полон.
Разметавшиеся искры
Ошалевшего огня,
Обращались в капли, быстро
В темень падая, звеня.
И во тьме времён так чётко
Обозначился июль,
Ёлки с вычищенной чёлкой,
Зоркий взгляд лесных косуль,
Речки сонное дыханье,
Скрип осей земных пространств,
Колебанье, колыханье
Дыма дальнего костра,
Чьё-то пенье и шептанье,
Приближенье влажных губ,
И улыбка тихой тайны,
И прощанье, и испуг…
Слёзы, стоны, и усталый
Кашель космоса глухой.
Но чего-то не хватало…
Не хватало нас с тобой!
Сентябрьские струи тягучи...
Сентябрьские струи тягучи.
Сентябрьские блёклы огни.
Привязаны тяжкие тучи
К земле.
Их возьми, потяни
За нити дождей бесконечных,
За - в темень ушедший - июль...
На солнца еловый подсвечник
Смотри через дремлющий тюль...
И первых снегов телеграммы
Душой близорукой читай.
Ни слова, ни мига, ни грамма
Не стоят ни ад и ни рай!
И жизни жидкая смола…
И жизни жидкая смола,
И лава липкая фантазий –
Затвердевают без тепла
Всего одной холодной фразы.
И на поверхности – круги,
И в глубине – водовороты…
Кому кричат: быстрей беги,
Тот падает на повороте.
Весны вселенская слеза
И смех раскованного лета…
Ни показать, ни рассказать
О чём-то
сил у жизни нету!
Времён холодных полынья,
В которой блещет око смерти,
Искрит печалью для меня,
Как капля клея на конверте.
Незамечаемых примет
Звучат надломленные ноты…
Как тонок предрассветный свет,
Стекающий во тьму дремоты!
И шпили вящей пустоты
Так непростительно похожи
На иглы, что вонзаешь ты
Седой судьбе моей под кожу.
Неторопливый тонкий свет
Колючего лесного утра
Похож на прошлых дней привет,
Тех дней, что мы забыли мудро…
Цена всему – пятак мечты,
Да грош поломанного счастья.
Все вещи кажутся просты…
Когда развалятся на части!
Качаются ветки...
Качаются ветки. Леса убегают
Листвою осенней на север, на север…
По солнечной сказке ступает нагая
Брусничная осень, печали посеяв
Лучами на нитях седых паутинок,
Ознобом осин под свистящие звуки
И рябью озёр, беспокойством утиным,
Законами скучной осенней науки…
И движется поезд товарного неба
До станции «яркое снежное утро».
Так жалко чего-то!..
Так странно, так немо
Стекают дождями земные минуты!
И время, оно, будто капля на ветке,
Блистает неярко, блистает прощально…
И рыбой туманной в берёзовой сетке
Запуталось солнце, легко и печально…
Два эха…
Два эха живут в параллельных мирах:
Рыданье былого, насмешка грядущего…
Как некий нелепый неясный мираж –
Владыка судеб и скопление душ его –
Виднеются розовым облаком там,
Где Бог никогда не живёт по углам...
Два мира, две крайности, две полыньи.
В какую из них ты провалишься?.. Каждому –
Секунды былого, грядущего дни –
Тождественны плахе, проклятию страшному,
Поскольку былое страшит пустотой,
Грядущее – к смерти влекущей мечтой.
Два эха зеркальных и две полыньи.
Два леса, два дома, две боли, две радости.
И в них паутиной тоски вплетены
Искристые зори, стоцветные радуги:
Мерцает и льётся загадочный свет
На сумрак прошедших и будущих лет.
Но в сумраке этом заметны едва
Останки былого и знаки грядущего.
Бессильны заклятья, бессильны слова,
Летящие в спину в бессмертье идущего,
Где эхо, живущее в мире одном,
Сливается с эхом в пространстве другом!
Осенняя тишина
Лесов осенний хрусталь разбит на хрупкие блики.
Пролиты вина времён на скатерть звонких пространств.
Ты слышишь, как тишина ступает по гулким плитам
Ступеней моей судьбы! Как поступь её остра!
Как пряди её волос – увядшие рано зори –
Чуть дымисто и легко блестят на сырых ветрах.
Она, будто сноп лучей, колеблющихся в лазори,
До боли бела, бледна, печали моей сестра.
Красива?.. Но что с того, когда, красоты той ярче,
В очах у неё – цветы, в устах у неё – весна,
В которой смеётся вдаль счастливый и скромный мальчик.
А даль высока, чиста, не мглиста и не грустна!..
Оборваны времена, просторы давно размыты,
И осень горчит давно, нахальна, тверда, смела.
Осеннею тишиной – я стал для тебя – забытый.
А может, лишь тишиной и ты для меня была…
Яблоки и зяблики
Расстояния – кораблики
Вдоль по времени плывут.
И поют на липах зяблики,
Дополняя наш уют.
Колесо очарования
В этом мае так блестит,
Что и лёжа на диване я –
Счастлив, и лишён обид…
Без обид, моя хорошая,
Хоть и знаю, что предашь,
И что буду огорошен я,
Не кляну тебя…
Мираж
Этот вскорости рассеется,
И не будет ни-че-го.
В новом мире мы поселимся
Без страстей и без тревог!
Станем мы с тобою липами.
Или яблонями. Пусть.
И слезами или всхлипами
Будем слышать чью-то грусть.
А пока – волнуй, беси меня,
Изменяй и уходи,
Чтобы от таблички с именем
После ёкнуло в груди
У того, кто будет зябликов
В колокольный слушать час,
И, надкусывая яблоко,
Вдруг подумает о нас! –
Тех, кто веселились, плакали.
Но прошли десятки лет,
И на свете злом и лакомом
Нас теперь давно уж нет.
Белого белей...
И всё давно - белым-бело,
Не важно, что и где.
Блестит январское стекло –
Звездою на звезде.
И тлеют свечи немоты
В подсвечниках лесов,
Где дням грядущим даришь ты
Прошедших дней кольцо.
Где, с белизной сливаясь, грусть
Становится бела,
Не видя звёздную игру
Январского стекла.
И на руке времён блестит
Пространства аметист,
И с веток памяти летит
Тоски озябший лист.
...А на персте грядущих дней –
Прошедших дней кольцо,
В котором, белого белей,
Как сон, твоё лицо!
Весы лесов
Весы лесов. А на весах, как тень и свет, тоска в слезах.
Стоит в березовой волне, как звук отчаянья в струне.
И вес тоски лесной моей сгибает руки властных дней,
Что тихо в том лесу бредут… И там и тут, и там, и тут
Перекликаются они, мои берёзовые дни,
Смыкая кольца пустоты, немногословны и просты.
Какая тягость в голосах! Какая тяжесть на весах!
И прогибаются весы, и ускоряются часы,
Бегут вприпрыжку времена – туда, где темь и тишина,
Где не сойти тоске лесов с лесами созданных весов,
Где петли темени везде натянуты в ночи, и где
На мрака шёлковую тень подвешен будет каждый день.
Льняные сны…
Льняные сны. Льняные дни.
И лёд в моём окне.
Тонка сверкающая нить
Разлуки при луне.
И лёд в глазах, и лёд в слезах,
Повсюду и везде.
В лесных полях, в степных лесах,
В кладбищенской звезде…
А снег летит, а снег поёт
О чём-то ни о чём…
Сверкает на оградах лёд
Кладбищенским лучом.
И тлеет медленная нить
В томленье дней льняных.
Разлука лунная звенит
В оковах ледяных.
А в паутине проводов
Запуталась тоска,
Гудит в объятьях гулких льдов,
Как муха у виска!
Я вижу сны: льняные дни
Вдоль памяти бредут.
Разлуки тлеющая нить
Мерцает там и тут.
Алая слюда
Гирлянды ледяных шаров
Звенят твоим морозным смехом.
И леденится день, багров,
И пузырится пенным эхом
Заснеженная пустота
В тени лилового куста.
Во снегом вспененной глуши
Купаются, плывут берёзы
На острова твоей души,
Где всё ещё бушуют грозы,
Где жизни вязкая слюда
Течёт в прошедшие года,
В которых кружев белизны
Январской много больше было,
Цвели рябиновые сны
Румянцем щёк твоих так мило,
Что нетерпения хрусталь
Разбить обоим было жаль!
И в те года вплетала ты
И спящих рощ немую чуткость,
И смеха синие цветы,
И скорого прощанья чувство.
Но жизнь алела и текла
В узорах льдистого стекла!
Теперь твой смех, как свет, стоит
В еловой темени сверкая,
Слоится, множится, звенит,
Как непонятность колдовская.
Но жизни алая слюда,
Увы, застыла навсегда!
Декабрьские вариации
Снегом сыплется тишина
На дремотное постоянство,
Что покоем легло в пространство,
И колышется на волнах
Бесконечных воспоминаний.
А мороза шершавый шар
С неба катится не спеша
В лес, под лунными валунами.
Звездноглазая темнота,
Тихо кашлянув, посмотрела
На покой, беспокойно белый,
Одинока, грустна, густа.
Было видно, как сонно, странно
Сам в себя уходил декабрь…
Снежнотелая ночь, гибка,
Принимала лесные ванны,
И хотела вина, вина!
Пометелистей, да по крепче!
Но, метелям назло, всё легче
С неба сыпалась тишина…
Счастье и осень
Осень сверкает кленовой слезой,
Стоя в брусничной метели.
Катится с тучи небес колесо
В звонкую струнчатость елей…
Вечеру ветер дарует смычок. –
Пусть непогода сыграет
Льдистых мелодий высокий снежок,
Музыку зимнего края.
Осень, как счастье, сверкает слезой,
Путаясь в тенях и свете,
Птахою малою, птицей большой,
Тем, чего нету на свете.
Осень – продрогших небес воробей,
Робкого счастья синица.
В небо порхай, не робей, не робей!
Счастье – не может присниться!..
Счастье – осенней тоски перламутр,
Гаснущих дней неизбежность,
Жизнь и судьба, уходящие в тьму,
Злобы слепая погрешность!
Что-то как-то...
Что-то как-то не очень весело
В этом сумраке января.
Все берёзы тоску развесили
Цветом тусклого янтаря.
Что-то как-то не очень верится
В то, что будет, и в то, что прошло.
Одинокое смотрит деревце
На меня сквозь времён стекло.
Времена мои потускневшие…
Ну а деревцу – всё равно!
И послал бы
весь мир я к лешему,
Да не можется:
не дано!..
Одинокая злая молодость
Наточила на старость нож.
Не скопил я ни меди, ни золота.
И ни сЕребра… ну так что ж!..
Ну и пусть!..
Небеса суровые
В эту зиму. И снег большой.
Будьте счастливы и здоровые
Люди, благостные душой!
Наливаются ярыми соками
Вены вьюжные злой зимы.
И снега белизной высокою
С горней падают полутьмы.
И скрипит, и скрипит безвременье,
А продрогшие времена
Обеднели навек прозрениями,
Позабыли все имена.
И простор надо мной качается,
Остужая моё чело.
Всё кончается.
Все кончаются.
...Не кончается ничего!
Короткие строки
Уставшие веки.
Уснувшие реки.
Зима.
Погибшая память.
Стена между нами.
И тьма…
Дырявится вечер
Морозной картечью
Везде.
И так одиноко
На небе высоком
Звезде…
Город. Сумерки. Закат
Времена и расстоянья.
Бытие-небытие.
Встреча. Близость. Расставанье.
Колкой правды острие.
Бесконечное – мгновенно.
А мгновенье – навсегда!
Остывают серой тенью
Отпылавшие года.
Ты идешь? нет, ты уходишь…
Кто ты? Где ты? Нет тебя…
За окошком осень вроде –
Сиротливость ноября.
За окошком парк, аллея.
Город. Сумерки. Закат.
Ни о чём не сожалею:
Виноват… не виноват…
Тишину сжигают звуки,
И в сожжённой тишине
Обращаются разлуки
Пеплом памяти во мне.
Этот пепел я рассею
По вселенной ноября,
Проливая на аллею
Небо цвета янтаря.
Когда близка апрельская капель...
Когда близка апрельская капель,
Всё выше ноты альта светлой грусти,
Всё крепче ожиданий пенный хмель,
Загадочней окраин захолустье.
Ангиной времена воспалены.
Скрипит калитка, спавшая всю зиму…
По солнечным полянам бродят сны.
И прошлое совсем невыносимо.
Улыбкой неба ласково смущён,
Зажмурился от солнечного счастья
Прозрачный лес, ещё раз обречён
На птичьи переливчатые страсти.
Но всё же нет… чего-то всё же нет…
Чего-то... а, быть может, и кого-то –
Там, где сменяет тени яркий свет,
Где зимняя разбужена дремота.
И мир сжимает сердце до тоски,
До хруста чувств, до хруста и до грусти.
И крошатся на колкие куски
В тяжёлый лёд закованные чувства.
Одинокая старость
Ты чуешь, как, сжимая времена,
Ползёт по венам к сердцу злая старость!
Какими бедами напоена
Ничем не обратимая усталость!..
И старый стол, и серый шкаф, и мрак –
Вот маркеры неспешного уюта.
Устроен дольний мир совсем не так,
Как хочешь ты, как хочется кому-то…
И мутной паутиной пустоты
Опутано грядущее, а в прошлом
Уже нет ни одной живой мечты,
От настоящего так трудно, тошно!
Пускает злобно щупальца свои
Чернильный спрут голодных одиночеств
И плющит душ волшебные слои,
Где доброта, любовь, и честь, и почесть…
И серый леденящий дождь потерь
С твоих обочин смоет страсть и радость…
Скрипит, скрипит ржавеющая дверь
В соцветие блестящих детством радуг.
И скоро затворится навсегда!
Померкнет всё, и спрут в момент ослабнет.
Другие доживут свои года –
Почти как ты – бессмысленно, бесславно…
Пространство пьяно и воздушно…
Пространство пьяно и воздушно лесным пронизано лучом.
Открыта форточка на небе в лохматой сине-снежной туче.
И снег облепливает ели и серебрит сосны плечо
Пушистой памятью блестящей, сырой, рассыпчатой, летучей.
И дым погибших душ – под солнцем – сверкает грустью декабря.
Она кругами всё блуждает, порой незрима, нелюдима.
Но – лишь пронзит еловый сумрак зимы пунцовая заря –
И сразу видно, что по снегу бредёт походкой пилигрима
Глухая грусть… Куда стремится по тропам снежно-ледяным?
И почему круги дороги запутаны, витиеваты?..
Но луч последний исчезает, одни лишь призраки видны, –
Грусть растворяется в морозе, и тлеет в пламени заката.
Ворожея, ворожея…
Остриями спящих ножниц режет пасмурные ткани,
Обрывая швы кривые, ворожея, ворожея…
И дрожит звездою тусклой бытие на дне стакана,
Ускоряется планида, как в пути на вираже я!..
Ворожея тихой жизни! Не спеши! Не торопись ты!
Разрезая злые ткани, не серчай, не суетись!..
За окошком день осенний, за окошком день неистов.
Бледным бликом ускользает по листве опавшей жизнь.
На кристалле беспокойства возгораются все грани
Алым цветом, ярким светом, и мерцают, и горят –
Так, что Позднее, встречаясь с бесконечно малым Ранним,
Разговаривает злобно, громко, обо всём подряд.
Ворожея, ворожея, вот и кончились все ткани!
Что же будет? Как же будет? Отчего ты не грустишь?..
Угасает пламя чувства и звезда в моём стакане.
Тихо в воздухе осеннем, но коварна эта тишь!
Корабли вечерних улиц…
Корабли вечерних улиц
Проплывают в бухты ночи.
Отражения проснулись.
После сна им тяжко очень.
Амальгама беспокойства,
Будто бабочка, трепещет,
Непонятная, как космос,
Как туман, густой, зловещий.
Шевелит еловой бровью
Опрокинутая в вечность
Ночь,
живущая бескровно,
Тихо и бесчеловечно.
И плывут из ниоткуда
То ли буквы, то ли числа,
Так похожие на чудо,
Без какого-либо смысла.
И молчат во тьме глаголы,
Упреждая вектор действий,
И звенит звездою голос
Оживающего детства.
Чем ослепительней блеск…
Мыслей тропический лес
Вырос на пепле ума...
Чем ослепительней блеск,
Тем бесконечнее тьма.
Мыслей тропический лес
Вырос, а в нём муравьи
Жалят с восторгом и без
Труп ещё тёплой любви.
Катится яблоком день
В жёлобе ровных времён.
Мыслей невнятная тень
Падает в плоскость имён
Тех, кто ещё не в земле,
Втоптаны в пепел ума...
Чем ослепительней блеск -
Тем безнадёжнее тьма!
Чувства – буквы алфавита...
Чувства – буквы алфавита.
Строчки – тайнопись сердец.
Dolce Vita! Dolce Vita!
Нетускнеющий венец!
Ожидаемая всеми,
Освети мой тихий стих.
Закольцованное время –
В измерениях, каких?
Событийными кругами,
Как вернуться мне туда,
Где разучивают гаммы
Красота и простота,
Где сквозь поры вязких правил
Доброты течёт вино,
И где темени убавил
Тот, с которым так темно?
Мысли – графики, таблицы…
Dolce Vita! для чего:
Злые сумрачные лица
И тревоги существо!
Мартовское
Свет берёз в окно струится,
Свет берёз и свет осин…
Дни крылатые, как птицы.
Пламень марта негасим!
ОкунИ в закаты сердце,
В ночи – душу окуни.
Колыханий вешних герцы
Ощути:
везде они!
В гулком мареве закатном,
В слёзной утренней тиши –
Ты почувствуешь: обратно
Нет дороги для души!
Только робкие мгновенья,
Прячась в облаке берёз,
Как времён счастливых звенья,
Призадуматься всерьёз
Над былым тебя заставят
И вернут тебя туда,
Где в мечтах о счастье, славе
Протекли твои года.
Те мгновения растают,
Веру в прошлое губя.
Но деньков апрельских стая
На крыло возьмёт тебя…
Это...
Я к тебе обращаюсь: «Скажи!..»
А в ответ – торфяное молчание.
Этот страх, эта смерть, эта жизнь –
Веток сосен покой и качание.
Это – ржавенький велосипед
Поздних дней, на котором тихонечко
Я въезжаю туда, где рассвет
Вижу через закатную плёночку.
Ты вздыхаешь. Молчишь. Я молчу…
Бесполезное сосен качание…
По лесному гуляют лучу
Наши вздохи и наши молчания.
В раскалённой чувственной печи…
В раскалённой чувственной печи
Плавится чугун воспоминаний.
На часах густеющей ночи –
Маятник пустотных колебаний.
Смолы бесконечности шипят,
Пузырятся правдой липкоструйной,
И вскипает знаний пенный яд,
И звучат расстроенные струны
Резвости ржавеющих ветров.
Грозы рассыпают молний знаки
В густоте бессмысленных миров,
Где явленья вовсе не двояки.
Крошится бессмертия свинец
Молотом событий бесполезных.
Суеты серебряный скворец
Улетает, замолкая, в бездну.
Потому что это быть должно.
Быть должно всегда. Никак иначе!
Сквозняки… Разбитое окно…
Вечно нерешённая задача…
Едет колесо...
Едет колесо небес по дороге звёздной.
И визжит на виражах тормозом луны.
Озирается в ночи шаркающий воздух.
Просыпаются в лесу страха валуны.
Ускоряясь, колесо тучами дымится.
Пар исходит от него смехом снов лесных.
Ускоренье колеса тонкое, как спица,
Как игольчатая злость северной весны.
Вдоль дороги города дремлющих галактик.
А под нею густота суетной Земли,
Где бликует добротой детства липкий фантик,
Где бумажные плывут в лужах корабли…
По асфальту звёздных трасс, гравию квазаров
Мчится, мчится колесо, набирая темп…
Обрываются в лесах струны на гитарах.
Обращаются леса флейтами затем.
Судьба и клоун
Моя судьба в руках у клоуна,
Который сцену позабыл.
Помята им, слегка поломана…
Судьба поломанной судьбы -
Валяться в чёрном пыльном ящике,
Что за кулисами стоит
И видеть шарики горящие
В руках факировых обид…
А клоун сам давно состарился
И ловкость в прошлом потерял.
Судьбу мою –
мою страдалицу
Пустил в расходный материал:
Он вынул, бедную, из ящика,
Её старьёвщику продал,
И на копеечки звенящие
Купил души моей кристалл.
Душа не старится, не портится,
Легка и вечно молода.
Он с ней кривляется и корчится
Теперь на сцене без труда!..
За волной волна…
А. Я.
За стеной стена. За волной волна.
Лента вечности извивается.
Боровая ночь. Небеса. Луна.
Ты чего не спишь? Спи, красавица!
Тишина болот лунный саван шьёт.
Преходящее – уходящее!
Сто шагов назад. Сто шагов вперед.
А кругом – одни ночи ящеры.
Почему не спишь?.. Темень ткани ткёт,
Непрозрачные, но белёсые.
А в плечо ночИ, точно в чёрный мёд,
Времена впились злыми осами.
Закричала ночь и сбежала прочь.
Улетели с ней с шумом ящеры…
Не уснуть тебе, и тоску толочь
Неизбывную, настоящую!..
Но бесшумно вдруг отворилась дверь
В терем солнечный, в терем утренний.
Посмотри вокруг, как светло теперь!
Разбросай мечты златокудрые!..
За стеной стена. За волной волна.
Лента вечности извивается.
За окном весна спелым днём полна –
Для такой, как ты! Для красавицы!
Сонет
Творителем пришёл и растворился в дымке
Крутящихся огней недетской суеты.
Роса его души – весенние цветы.
Краса его чудес – две тёплые дождинки...
В других мирах везде гуляют невидимки.
Он был одним из них, но дух его остыл.
Вернулся он сюда, где звёзды и кресты
Слились в одной тоске - в едином поединке!
Сверкают времена в пустых его глазах,
Бессмертие – в устах, в руках его – лоза,
Где спелый виноград космического бреда!
И хлещут по щекам хвосты его комет,
Что выдумал он сам и те, которых нет,
Но мыслями о них весна его согрета.
Осень – битое стекло...
Осень – битое стекло.
Давнего хрусталь.
В небе тихое тепло
Растопляет даль.
В небе – мутное ничто,
И вокруг – никто.
Буреломных вёрст на сто –
Заячий простор.
Щелочная тишина –
Сзади, впереди –
Растворяет времена
У меня в груди…
Опрокину я стакан
Грусти сентября:
Заискрится в облаках
Тусклая заря.
В чёрном зареве лесов,
Будто детский сон,
Потеряю я кольцо
Золотых времён.
Но светлее тёплых слов
Прошлые года.
Осень – битое стекло.
Это навсегда!
Будто сон
Я стоял и смотрел, как бежала она,
Как бежала она и как пела.
Громыхала война и кипела волна.
Но какое до этого дело!
Песня – влага лесов, песня – тающий день
И времён беспокойные воды.
А мотив – краснорогий закатный олень
На вечерних лугах небосвода.
И бежала она, и смеялась она,
И бессмертие вслед ей глядело
Голубыми очами весеннего сна,
Непонятного миру предела.
Небеса это сон. И Земля это сон.
И бегущая снится мне, снится
В непонятных просторах забытых имён,
В обратившихся пеплом страницах.
Прибежала она. Запыхалась она.
Повернулась ко мне. Улыбнулась.
Пусть грохочет война и вскипает волна.
Лишь бы всё никогда не проснулось!
Расставанье – птица в клетке…
Расставанье – птица в клетке.
Встреча – птица в небесах.
Хлещут солнечные ветки
По лицу в густых лесах.
Бесконечностью мохнатой
Шевелится темнота.
Распадающийся атом –
Ожиданья пустота…
Я иду в кольце пространства,
Размыкая времена.
Заколдованное царство!
Колдовская сторона!
Жасминовая соната
Фаэтоны солнечных лучей,
Золото воздушных лёгких ситцев
Наиграла мне виолончель –
Майская жасминовая птица.
Родников знобящий переплеск,
Влажных трав скупая осторожность –
Это блеск, весенней грани блеск,
Лепесткового пути возможность
В край свечей в подсвечниках лесов,
В тихий тон звучащей майской ночи,
Где глядит бессмертье оком сов
В голубые ямы одиночеств.
Но сыграет утренний скрипач
Яркую мелодию рассвета,
И опять румян, пунцов, горяч
День примчится в колеснице света.
И легко дыхание коней.
И смеётся облачный возница
В фаэтоне утренних лучей,
В золоте воздушных лёгких ситцев.
Второму пламени
На ускорителях судеб
Летают кварки ожиданий.
А ты, в рядах тревог, везде
Отождествляешь силу с тайной!
И как бы ни было тебе
Печально, радостно, спокойно –
Твой клон играет на трубе
Легко, но очень произвольно.
И, синкопируя любовь,
Так издевательски фальшивит,
Что удивляюсь, как тобой
Полмира счастливы и живы!
Но не сойтись твоим рядам
И жить совсем не долго кваркам.
И я копейки не отдам,
Чтобы гореть с тобою ярко!
Тишина роднее звука...
Тишина роднее звука.
Слева, справа тишина.
Обретенная разлука.
Разоренная страна.
В этой слякоти осенней
И в мерцании лучей
Крутит солнце карусели
Листьев, ярче, горячей.
Времена. Густые краски.
Кровь кленовая горит.
Беспощадностью прекрасен
Злобы яркий флюорит.
Тишина. А, может, просто
Больше нету никого?..
Ветер воет на погостах,
Славя смерти торжество?..
И в предзимней лихорадке
Осень-то, и та мертва,
Или в судорожной схватке
Шепчет горькие слова?..
Но бессонной тишиною
Скованы её уста,
И летает над страною
Блик распятого Христа.
БОРЫЧЕВ АЛЕКСЕЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ, июль, 2017
АЖУРНАЯ ЛИРИКА Алексей БОРЫЧЕВ
Теги: 2001 2017 годы стихи
